Кто на самом деле отстоял Сталинград?

В сентябре 1942 года советские войска, сражавшиеся в городе на Волге, стали наносить противнику большой урон, сковывая основные силы 6-й армии. В это же самое время в Москве решили, что дела защитников Сталинграда плохи и им нужна помощь. Удары к северу от города должны были их спасти, оттянув на себя немецкие силы. Но на самом деле лишь принесли советской стороне большие потери и не привели к переброске немецких сил из-под Сталинграда. Почему атаки в открытой степи кончились для Красной армии плохо, а оборона в городе — наоборот? И кто на самом деле отстоял Сталинград в 1942 году?

От мемуаров Жукова до книг современных историков нам рассказывают, что только удары к северу от города на Волге спасли его от неминуемого падения ещё в сентябре 1942 года. В тот момент XIV танковый корпус немецкой 6-й армии прорвался к Волге к северу от Сталинграда, но ширина пробитого им коридора была всего несколько километров. Для советского командования казалось крайне важным перерезать этот коридор ударами нескольких армий. Мысль за этим простая: немцы были бы вынуждены перебросить свои силы на север и оставили бы город в покое. На самом деле всё было наоборот.

Почему в Москве решили, что без ударов с севера Сталинграду конец, понять несложно. 23 августа 6-я немецкая армия прорвалась к Волге именно в полосе 62-й армии. Фронт начал сыпаться. Слово В. Чуйкову, в начале сентября возглавившему 62-ю армию: "Если откровенно говорить, защищавший Песчанку командир дивизии без шапки убежал с командного пункта, к которому ни один [немецкий] автоматчик не подходил... [62-я] армия была почти разбита".

Того же 23 августа командующий Сталинградским фронтом генерал Ерёменко, мягко говоря, перенервничал и приказал взорвать только что достроенную свайно-понтонную переправу через Волгу. Быстрая переброска заметных сил с левого берега на правый оказалась невозможной. К тому же немецкий удар перерезал железную дорогу, шедшую в Сталинград с севера.

Отсутствие железнодорожного сообщения и переправы крайне затрудняло и снабжение, и подвоз подкреплений. Переправлять их можно было только на судах под сильнейшими ударами люфтваффе, предотвратить которые было просто нереально. Все участники сражения отмечали: уровень подготовки советских и немецких лётчиков к осени 1942 года был очень разным. В. Чуйков так прямо и говорил: "Если начнётся карусель [воздушный бой советских лётчиков с противником], то просто жалко становится, какое-то истребление младенцев получается".

В итоге к 3 сентября у Сталина сложилось мнение: "Положение со Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трёх верстах от Сталинграда. Город могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь".

То же самое до сих пор пишет и современный историк А. Исаев: "Находившаяся на голодном пайке в плане обеспечения пополнением, боеприпасами и продовольствием 62-я армия имела весьма скромные оборонительные возможности. В случае пассивности окружающих Сталинград советских войск она бы повторила судьбу Приморской армии в Севастополе в июне 1942 г. Обороняться с Волгой за спиной в развалинах города против нормально снабжаемой армии, у которой развязаны руки, можно, но недолго". И не он один: "Ключевые моменты Сталинградской битвы проходили не в городе, а в голой степи к северо-западу от Сталинграда... именно здесь в обороне наземного моста было задействовано в разы больше сил, чем в самом городе, как с немецкой, так и с советской стороны". Картина ясная, стройная, логичная. Одна проблема — это ложь.

Советские силы наступали на немецкий коридор, пробитый к Волге, много раз. Наиболее активные бои там были 3–12, 18–26 сентября и 20–26 октября. Каждый из этих ударов наносился немалыми силами.

Например, 3–5 сентября только у 1-й Гвардейской армии, бившей с севера к Сталинграду, было более трёхсот танков, заметно больше, чем у немцев. Удар 18 сентября был ещё мощнее: у одной 1-й Гвардейской армии было 340 танков и 123 882 человека. А ведь кроме этого заметные силы были и у наступавших рядом 24-й (54 500 человек) и 66-й армий. К 18 сентября 1942 года в этих трёх советских армиях была пара сотен тысяч — не меньше, чем во всей немецкой 6-й армии.

Этим трём советским армиям противостояло всего пять немецких дивизий: 16-я танковая, 3-я и 60-я моторизованные и 76-я и 305-я пехотные дивизии (часть сил этих дивизий воевала в Сталинграде). У немцев здесь было примерно 120 танков — в разы меньше, чем у Красной армии. Тем не менее прорвать немецкую оборону не удалось. С 1 сентября по 18 ноября советские армии, пытавшиеся "помочь Сталинграду с севера", потеряли 167 тысяч человек. Примерно 52 тысячи из них безвозвратно, остальные — ранеными. Существенно потеснить немцев не удалось.

Советское командование, отчитываясь наверх о причинах неудачи наступлений, сперва жаловалось на нехватку сил. Поскольку танков и пехоты было много больше, чем у врага, "тонкое место" нашли в артиллерии и авиации. Г. К. Жуков так и писал Сталину: "Соединение со сталинградцами не удалось осуществить, потому что мы оказались слабее противника в артиллерийском отношении и в отношении авиации. Наша 1-я Гвардейская армия, начавшая наступление первой, не имела ни одного артиллерийского полка усиления, ни одного полка ПТО [противотанковых орудий], ни ПВО".

Страшно читать такое. И не потому, что полков усиления не было, а потому, что видно, с какой нечеловеческой лёгкостью советские военные врали своему начальству. Сейчас хорошо известно, что в 1-ю Гвардейскую армию уже в начале сентября входили 671-й артполк и дивизион 1158-го артполка РГК (крупнокалиберные пушки-гаубицы).

Вешая лапшу на уши Верховному главнокомандующему, Жуков на самом деле знал, что кривил душой. Нижестоящим командирам, не добившимся прорыва немецких позиций, он после тех сентябрьских неудач говорил совсем иное: "Мы воюем второй год, и пора бы уже научиться воевать грамотно. Ещё Суворов говорил, что разведка — глаза и уши армии. А именно разведка у вас работает неудовлетворительно. Поэтому вы наступаете вслепую, не зная противостоящего противника, системы его обороны, пулемётно-артиллерийского и, прежде всего, противотанкового огня".

Сталин подкинул наступавшим артиллерии: 18 сентября только 1-я Гвардейская армия наступала при поддержке 10 артполков усиления, 8 полков и 3 дивизионов реактивной артиллерии, 6 артполков ПВО. По два артполка усиления и по одному полку ПВО на одну стрелковую дивизию!

Но в наступлении 18 сентября всё прошло так же, как при наступлении 3–12 сентября — без продвижения вперед, но с большими потерями. На этот раз у немцев удалось взять одну высоту 154,2, но вечером 18 же сентября они её немедленно отбили.

Как отчитываться наверх — ведь на недостаток артполков уже не пожалуешься? Офицер Генерального штаба на этом направлении майор Матусевич писал: "Можно безошибочно констатировать, что указанное наступление было сорвано авиацией пр[отивни]ка". Что ж, формально всё верно: советская авиация в ходе удара 18 сентября сделала в шесть раз меньше вылетов, чем противник. И всё же реальные причины провала были не в люфтваффе: Матусевич делал такую же хорошую мину перед начальством, как и Жуков до него.

Мы знаем это точно, потому что история за нас поставила эксперимент, могли ли немцы удержать те же самые позиции без авиации. Октябрьские удары 1942 года в том же районе шли в отличных условиях — VIII воздушный корпус фон Рихтгофена был связан над Сталинградом и Кавказом, а против советского наступлении к северу от города почти ничего не делал. Зато Сталин опять усилил свои наступающие к северу от города части — и артиллерией, и теперь ещё авиацией.

Вот что писал Особый отдел НКВД Донского фронта Абакумову об этих событиях: "При наличии большого артогня [c нашей стороны] и массированных налётов нашей авиации части продвигаются очень медленно... Авиация противника активности не проявляла".

И кстати, об особистах. После полутора месяцев кровавых, но безуспешных ударов они начали что-то подозревать. В упомянутых октябрьских боях наступавшая на главном направлении советского удара 66-я армия была необычайно сильной. 14 стрелковых дивизий (4 свежих), 23 полка крупнокалиберной артиллерии усиления из резерва главного командования, 12 полков реактивной артиллерии, несколько танковых бригад. Кто же противостоял этой армаде численностью под сотню тысяч?

С немецкой стороны, докладывают Абакумову, против неё была одна 3-я моторизованная дивизия (шесть батальонов мотопехоты) — без танков, с одним артполком усиления, без заметной поддержки авиации, без ничего. Дивизия эта стояла перед советскими ударами "на помощь Сталинграду" уже давно, поэтому она была трёпанее старой портянки. Как пишут особисты: "Силы противника перед фронтом 66-й армии незначительные (рота имеет 27 чел.), противник собрал солдат из тылов..." Может, чекисты занижают возможности врага? Увы, нет. Их данные проверены по позднейшим немецким документам: на 24 октября эта немецкая дивизия имела 10 442 человека. Вроде бы много, но строевого состава — 4196 (ведь тыловики умирали реже боевого состава рот). И это против сотни тысяч с советской стороны.

Чтобы разобраться, почему наступление идёт плохо, сотрудники НКВД сначала спросили генералов, командовавших им:

"Командование фронтом, в частности командующий генерал-лейтенант Рокоссовский, нач. штаба генерал-майор Малинин.и другие, объясняя причины неуспеха... заявляют о том, что наша пехота... не обучена, воевать не умеет... Высказывают мнение о необходимости прекратить наступательные действия, перейти к обороне, а новые дивизии отвести в тыл для переобучения".

Особисты внимательно записывали вроде бы ни к чему не обязывающие разговоры:

"26.10.42 г., нач. штаба фронта... Малинин, зам. командующего фронтом... Трубников, в присутствии нашего оперработника, делились мнениями о ходе наступления наших частей. На вопрос оперработника — успешно ли проведена артподготовка, как действует наша авиация, подавляет ли она огневые точки противника, Трубников, махнув рукой, ответил: "...Дело здесь не в авиации, дело в том, что пехота у нас ни черта не стоит, пехота не воюет, в этом вся беда..." Малинин, поддерживая Трубникова, заявил: "...Пехота не подымается, артподготовка у нас достаточная, средств артиллерийских у нас столько, что и говорить не приходится... У немцев здесь ни черта нет, немцы, безусловно, несут большие потери от нашего минартогня. На этом участке у нас несомненное большое превосходство во всём и превосходство в авиации. Авиация противника в эти дни нас беспокоит слабо, да и танков у нас неплохо... Пехота у нас никудышная... Дело не в артиллерии, всех огневых точек не подавишь. Артиллерия своё дело делает, прижимает противника к земле, а вот пехота в это время не подымается и в наступление не идёт..."

Крайний найден: из тыла шлют не пойми кого. Но чекистов этот ответ не устроил. Они так и написали: "Однако мнение командования фронта и армии о том, что причиной неуспехов является неподготовленность бойцов пехотных частей, не имеет под собой основательной почвы".

Выпускнику военного училища от этого может стать смешно. Рокоссовский — отличный полководец, мастер своего дела, его начштаба тоже не лаптем щи хлебал. С чего особисты вообще решили, что они могут разобраться в причинах советских неудач лучше военных?

Ужас ситуации в том, что они всё же разобрались лучше. Вот их версия причин кровавых неудач к северу от Сталинграда: "Анализом фактов боевых действий устанавливается, что причинами неуспеха и плохих действий пехоты является плохое руководство бойцами пехотных подразделений со стороны командного состава роты, батальона, полка и дивизии".

Чекисты приводят множество примеров: командиры полков, которые во время боя сидели в тылу и не руководили боем. Командиры более низких звеньев, не управлявшие солдатами на поле боя. Неумение организовать взаимодействие артиллерии и пехоты, отсутствие сигналов для обозначения своего переднего края, из-за которых и артиллерия, и авиация неоднократно накрывали своих. Неумение организовать подвоз снарядов, дефицита которых в стране уже давно не было, из-за чего после артподготовки крупнокалиберные пушки молчали.

Мы могли бы долго расписывать неумение тактических командиров организовать бой и вообще жизнь части, но, как нам кажется, довольно одной цитаты из донесения сотрудников НКВД:

"Вследствие плохого питания [плохо организованного командирами] и истощения бойцов в 587 и 692 СП, 212 СД зарегистрировано 23 смертных случая. В 62 СД отмечено 9 смертных случаев".

Это дивизии на острие главного удара. Когда ваши бойцы дохнут от голода в разгар наступательных боёв — и не потому, что нет еды на складе, а потому, что у их командиров всё валится из рук и они простейший подвоз продуктов организовать не могут, не надо спрашивать у солдат, почему они не могут прорвать оборону. Они слушаются своих командиров. А с такими командирами не то что наступать сложно. С ними элементарно не пропасть с голоду — задача непростая.

Особый отдел снова на линии:

"Из приведённых выше примеров и фактов следует вывод, что провал наступательной операции частей 66-й армии не в том, что бойцы-пехотинцы плохо обучены и плохо воюют.

За время наступательных действий в частях армии не было ни одного случая, чтобы бойцы не выполнили приказа командира подниматься и идти в атаку. Не было ни одного случая массовой паники или группового бегства с поля боя.

Главной причиной невыполнения задачи является неумение командиров взводов, рот, батальонов правильно ориентироваться на местности, руководить бойцами непосредственно в бою, использовать огневую силу своих подразделений в наступлении.

Причиной этому является плохое руководство частями со стороны командиров полков, дивизий, которые перед наступлением не разъяснили всему командному составу задачи, в бою потеряли связь с подразделением, не исправляли недочётов и ошибок командиров подразделений, не оказали им помощи через свои штабы".

Вывод исключительно верный. К осени 1942 года командный состав Красной армии потерял в боях больше командиров, чем имелось в РККА к началу войны. Оставшиеся командирские кадры, особенно на низших ступенях, часто были посредственными. Излечить это мог только опыт успешных боёв. Ведь в неуспешных командиры теряются так быстро, что накопление опыта не идет.

Особисты были правы, но их видение причин советских неудач ограниченно: они нечасто ходили в стрелковой цепи (хотя под Сталинградом бывало и такое). Хорошо бы глянуть на бои из первого ряда.

Вот воспоминания лейтенанта 12-й танковой бригады В. Немова: "...Вот взметнулось какое-то облачко. Может, снаряд взорвался? Впереди — десятки разрывов. А может, выстрел противотанкового орудия? Скомандовал короткую остановку и произвёл выстрел. ....Как прошли линию немецкой обороны — не заметил. Может, её и не было в том месте. Ведь сплошной линии фронта не было, вероятно. Были, наверное, опорные пункты, которые артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем перекрывали расстояние между собой".

Если наступление организовано по уму, до танкистов доводят, где могут находиться противотанковые пушки противника, где его линия обороны, как она организована. Лейтенант Немов гадает. Он вообще не уверен, что там, где он прорывал оборону противника, она в принципе была. Он даже не знает ("вероятно"), сплошная ли в степи линия обороны или нет. И не надо думать, что в пехоте было лучше: "При подготовке к наступлению обращалось внимание на то, чтобы от пехоты не отрываться... Прямо скажу — ничего этого не получилось. Пехота осталась где-то сзади".

Почему пехота отставала от танков и вообще склонна залегать, можно узнать из наблюдений тех же особистов: "Попав под обстрел противника, командиры растерялись, потеряли управление подразделениями. Бойцы группами и одиночками рассеялись на поле, роты и батальоны полка смешались. По сути никем не управляемые бойцы пошли в атаку, но пройдя 200-300 метров и попав снова под сильный огонь противника, залегли". Боец идёт в атаку тогда, когда поднимается в атаку его командир. С плохим командиром не залечь у бойца не выйдет — иначе получается, что он взял и побежал к противнику один, остальные же останутся с командиром.

Картина, описанная Немовым, типична. Советская артиллерия к северу от Сталинграда стреляла, как правило, не пойми куда. Её командиры тоже толком не знали, где у противника оборонительная линия и какая она. Поэтому нашу пехоту, шедшую с танками, прижимали огнём, а без нормальных командиров встать и броситься вперед — что на деле безопаснее, чем лежать под снарядами, она не могла. Оставшись без пехоты, танки шли вглубь обороны противника, как шёл Немов. Там их, не знающих, где у противника могут быть огневые точки, в упор расстреливали замаскировавшиеся немецкие противотанкисты, которых должна была задавить артиллерия. В итоге из десятков танков бригады Немова 18 сентября вернулось три, остальные были потеряны.

Сталинград в основном обороняла 62-я армия генерала Чуйкова. В сравнении с армиями, бившими с севера, она была очень и очень слаба с самого начала. В начале боёв за город в сентябре 1942 года в ней было 54 тысячи, в конце оборонительного периода — ноябре 1942 года — 41 тысяча бойцов. И значительная их часть (артиллеристы) на деле была не в Сталинграде, а на левом берегу Волги, поскольку на правом все части армии просто не могли безопасно разместиться. Танков у 62-й армии никогда не было и сотни.

Итак, город обороняло вчетверо меньше красноармейцев, чем их было к северу от Сталинграда, да и танков у них было в 3–4 раза меньше. Зато немцев против них было намного больше. Армии Чуйкова противостояло не менее сотни тысяч немецких солдат. Немцы всё время превосходили 62-ю армию по численности как минимум вдвое. Части вермахта, оборонявшие сухопутный коридор к северу от города, и в сентябре, и в октябре уступали советским войскам по численности в разы.

Пополнения Чуйков получал — но куда меньше, чем советские части, пытавшиеся пробиться к Сталинграду с севера. Ему досталось в разы меньше свежих дивизий, чем 1-й Гвардейской, 24-й и 66-й армиям, "помогавшим Сталинграду" с севера. При этом он нёс много меньше потерь, чем советские армии к северу от Сталинграда. Они были меньше, даже несмотря на то, что при переправе противник интенсивно обстреливал советские пополнения, иногда снижая их численность сразу на треть.

Несмотря на это, немцы, дравшиеся с одной 62-й армией, несли куда больше потерь, чем те, кто сдерживал удар трёх советских армий на севере. 3-я моторизованная дивизия вермахта была самой потрепанной ударами с севера, всего 4196 человек боевого состава, это верно. Но немецкие дивизии, воевавшие в городе, потеряли ещё больше. 389-я пехотная, например, имела 2736 человек боевого состава, 295-я пехотная — 2887. Из-под Сталинграда на север немцы ни разу не перебросили ни одной дивизии. Зато из северного коридора в Сталинград они перебрасывали дивизии не раз.

Почему много меньшие советские силы в Сталинграде связывали и убивали больше врагов, чем много большие советские силы к северу от города? Ответ прост: тактика и командование.

Да, Чуйков, прибыв в армию, начал с расстрелов командиров бригад, командиров полков, их комиссаров и так далее. Но успехов он добился вовсе не расстрелами трусоватых командиров. Он отдал приказ о максимальном выдвижении к войскам противника в городских условиях — на 30–50 метров. Это не давало немцам возможность использовать эффективно авиацию и даже артиллерию — была высока опасность поражения своих. Чуйков не терял связь и управление своими частями, постоянном маневрируя резервами, организуя контратаки во фланг противнику и делая ещё миллион других вещей.

По его же приказам советские силы во время немецкой артподготовки покидали обороняемые здания и отходили на запасные позиции близ этих домов, пережидая обстрел. После его окончания они молниеносно возвращались в полуразрушенные здания и встречали наступающую немецкую пехоту и танки огнём. Они отсекали пехоту от танков, и танки в глубине домолачивали противотанковые пушки — так же, как это делали немцы к северу от города с "тридцатьчетвёрками".

Чтобы понять разницу между ним и командирами армий, наступавших с севера, достаточно вспомнить, что в 62-й армии умерших от голодного истощения не было, а бойцы регулярно ходили в полевые бани, как правило, не виданные в армиях к северу от города. И это при том, что тех снабжали по железной дороге, а Чуйкова — по обстреливаемой Волге.

Сталинград отстояли не большие батальоны, не сотни тысяч тех, кто шёл в плохо организованные, но кровавые атаки к северу от города. Его до самого советского наступления в ноябре 1942 года удерживали небольшие силы 62-й армии, получавшей меньше пополнений, меньше пушек, меньше танков. Его спасло умение, а не число.