Секс в царской России: почему жениться можно было "хоть на козе", как жили и работали элитные "камелии" и трактирные "хористки"

Потеря девственности для мужчин-горожан (разночинцев, дворян и студентов) в XIX веке становилась настоящим квестом. Если в сельской местности барчуки могли потерять её с крепостными девками, а после отмены крепостного права утолить чувства с солдатками или молоденькими вдовами, то в городе всё было сложнее.

Сделать это в своём кругу было сложно: дочери дворян и купцов до замужества свято блюли девственность и расставаться с ней соглашались только после венчания. Замужние женщины и вдовы вели себя свободнее, но тем не менее тоже были озабочены в первую очередь вопросами нравственности. "Что скажут люди и какова я буду перед Богом?" — вот основные вопросы, которые препятствовали женщинам пуститься во все тяжкие. Круг знакомств у горожан был довольно узким, а значит, шансов потерять девственность было меньше.

Писатель Антон Чехов в дружеском письме к издателю Суворину сетовал, что на соблазнение замужней женщины уходит слишком много времени. Во-первых, как-то надо было остаться с дамой наедине ночью, что при живом муже было довольно затруднительно. Во-вторых, следовало найти свободный номер в гостинице. На это тоже уходило время. В-третьих, в номере дама начинала "жантильничать", то есть внезапно могла отказаться от секса, осознав всю глубину своего падения. В-четвёртых, много времени уходило на раздевание — надо было как минимум расшнуровать корсет, а потом ведь следовало его ещё и зашнуровывать "после". А в-пятых, как писал Чехов, "дама ваша на обратном пути имела такое выражение, как будто вы её изнасиловали, и всё время бормотала: "Нет, никогда себе этого не прощу!" Поэтому для потери девственности и удовлетворения потребностей мужчинам оставались лишь публичные дома, которые были легализованы в Российской империи в 1843 году.

В соответствии с правилами 1844 года нижний возраст проституток был установлен в 16 лет, однако фактически "на панели" оказывались женщины от 15 до 25 лет. Публичные дома обычно устраивались по тому же принципу, что и сейчас, — в частных многокомнатных квартирах. Правда, делалось это на окраинах, подальше от приличной публики. Часто жрицы любви снимали квартиры в складчину — у каждой была своя комната или отгороженный угол. Работа "на панели", то есть на улице, считалась самым низким заработком. Работали и большие публичные дома, однако большая часть "девушек" предпочитала работать "на дому".

Цены были "приемлемыми" — половой акт "по-быстрому" стоил 50 копеек, то есть примерно 500 рублей в нынешних ценах. Если клиенту требовалась особая обстановка или экзотическая проститутка, то "за сеанс" можно было отдать и 5 рублей, и больше, то есть примерно 5–10 тыс. рублей.

Девушки были разными — были среди проституток и крестьянки, которые приезжали в город на заработки и часто втягивались в проституцию, привыкая к праздной жизни и выпивке. На рубеже XIX и XX веков среди проституток были замечены "бестужевки" — слушательницы Бестужевских курсов. Так, врач К. Штромберг засвидетельствовал, что в полицейском управлении Санкт-Петербурга в 1895 году значились две "бестужевки", которые занимались проституцией "для заработка". А в журнале "Женское дело" 1910 года был описан случай, когда еврейская девушка, чтобы преодолеть "черту оседлости", записалась проституткой и получила разрешение проживать в Петербурге. В город она приехала, чтобы учиться на Бестужевских женских курсах. Правда, в журнале не указывалось, занималась ли она проституцией или это была только уловка.

Процветала проституция не только в столицах, но и в провинции, например в Казани. В 1880 году врач Прошин провёл исследование среди местных жриц любви и опросил 28 крестьянок, 11 мещанок и 17 татарок. На вопрос, что их заставило заниматься проституцией, большинство из них ответили, что нужда, и лишь несколько девушек, среди которых были и татарки, ответили, что пошли своей охотой, а одна заявила, что не хотела быть второй женой.

Были среди проституток и мещанки. Например, в той же Казани в списках "жриц любви" числились сёстры Анна и Агнея Васильевы, "мещанские дочери" Федосья и Фёкла Скорняковы, крестьянские дочери Анна и Офимия Дорофеевы и даже "девицы из духовного звания" Вера и Елена Полиновские.

Заработки девушек, не растерявших красоту, не спившихся и не больных сифилисом, были довольно высокими. Служивший тапёром в публичных домах Поволжья и Урала некий пианист Шней дер Тагилец свидетельствовал, что на ярмарках по 6–10 девиц из публичных домов зарабатывали за три месяца до 23 тыс. рублей.

Разумеется, при таком положении вещей большинство мужчин-горожан теряли девственность именно с проститутками. Иногда денег у молодых людей не хватало, и тогда они брали одну проститутку в складчину. Опыт такого группового секса с друзьями и одной девушкой получали многие горожане. Девушка тут же по очереди обслуживала каждого из них. По проведённому в 1908 году опросу среди студентов Московского университета оказалось, что почти 60% студентов ходили к проституткам, 12% встречались с замужними женщинами, 20% имели связи с прислугой и только небольшой процент имел постоянных подруг.

Опыт добрачного секса оказывал горожанам медвежью услугу в случае брака. Обвенчавшись с девушкой — мещанкой или дворянкой, молодой, но уже зачастую развращённый чужими изощрёнными ласками муж оказывался в постели с напуганной, неопытной девицей, которой мамки внушили, что постель — это ужас и что порядочная девушка должна лежать как бревно.

Мужчина навсегда разочаровывался в жене как в любовнице и искал удовлетворения потребностей на стороне. Если речь шла об относительно бедном человеке, то он снова обращался к проституткам, а если речь шла о знати и дворянах, то те ходили в элитные бордели — к "камелиям" или заводили содержанок.

Именно поэтому знать так тянулась к балеринам и артисткам, которые были образованными, имели понятие об этикете, но при этом более раскрепощены, чем жёны. В это же время появилась мода жениться на простолюдинках, которые были более страстными в постели, а также не пренебрегать вдовами и даже разведёнными или брошенными женщинами.

Так, министр Сергей Юльевич Витте дважды женился на разведённых женщинах. Сначала на Надежде Спиридоновой, когда же она умерла, посватался к разведённой еврейке Матильде Лисаневич. Браки министра стали настоящим вызовом обществу, но Витте было всё равно. Всё равно было и императору Александру III — он разрешил министру жениться "хоть на козе".

Любовницы мужчинам, как правило, прощались. Их скрывали, но только потому, что "так полагалась". Многие мужчины открыто жили на две семьи и имели от любовниц по несколько детей. Например, великий князь Николай Николаевич имел любовницу Екатерину Числову и нажил с ней пятерых детей.

Однако содержать балерин и любовниц могли далеко не все — это было накладно. Поэтому обычные чиновники и офицеры захаживали к "камелиям". Эти жрицы любви заполонили улицы Санкт-Петербурга с середины XIX века. Они работали "на себя", ездили в каретах, в поисках клиентов посещали театры, давали объявления в газетах и даже заманивали клиентов записками.

Частенько публичные дома были замаскированы под другие заведения, например под театральные или танцевальные представления, носившие довольно пошлый характер. Разумеется, джентльмены не танцевали, а наблюдали за девицами и выбирали себе "актрису" по вкусу. Часто публичный дом скрывался под видом ресторана, где показывали танцевальную программу вроде канкана, а потом посетители могли уединиться с дамами в отдельных номерах.

В провинции публичные дома работали при обычных трактирах. В Казани в трактире купца Шпакштейна на Мокрой улице "пели" 10 "арфисток". Девицы жили наверху в одной комнате. А супруги Гольбдаум содержали каждый своё заведение: муж — трактир, а жена — публичный дом из шести девиц-хористок. Девушки в таких заведениях действительно развлекали клиентов песнями и игрой на музыкальных инструментах, но зарабатывали они другим способом.

В конце XIX века власти решили бороться и с арфистками, и с хористками и даже запретили трактирам на Нижегородской ярмарке не только первых и вторых, но и женскую прислугу. Пользы это не принесло — через несколько лет хористки-арфистки снова появились, а их численность даже превысила количество официальных "билетных" проституток.

Если в середине XIX века в Санкт-Петербурге на учёте состояло две тысячи проституток, то к 1910 году их было уже 15 тысяч. В городе работало 2400 публичных домов. Немудрено, что к этому времени в Российской империи началась настоящая эпидемия сифилиса, справиться с которой смогли только врачи СССР.