Народный артист — о сорвавшихся в последний момент съёмках на станции "Мир"

— Проект был фантастическим. Юрий Кара, режиссёр-постановщик картины по роману "Тавро Кассандры" — к тому моменту фильм уже назывался "Приз — полёт в космос" (мы с ним были уже не только личностно, но и человечески знакомы), мне сказал: "Для меня несомненна твоя кандидатура, но тут есть крайне важная и, наверное, первостепенная мотивация и критерии отбора". Это пройти испытания сначала в Институте медико-биологических проблем, где по результатам этих обследований проходят ГМК (государственную медкомиссию), которая признаёт тебя годным не к космическому полёту, а к специальным тренировкам кандидатов в космонавты в Центре подготовки имени Юрия Гагарина.

— Около трёх месяцев шли эти обследования, ГМК дала положительную оценку по состоянию здоровья, с чем меня тогда и поздравили, и я в качестве кандидата в космонавты был зачислен в отряд. Начальник Центра подготовки космонавтов генерал-полковник Климук представил меня, условно говоря, педагогическому совету, потому что это такое специфическое учебное заведение, иначе я это не могу назвать. Я был представлен наряду с представителем Европейского космического агентства, космонавт Томас Райтер был представлен, который тоже готовился к полёту. Но у него уже был опыт, которого не было у меня, и я приступил к обучению. Тогда я ещё не был кандидатом в 28-ю экспедицию, это случилось много позже.

— Сначала надо было пройти ОКП — общую космическую подготовку, которая на самом деле для штатных регламентов длится около двух лет, а у меня теоретические дисциплины, которых тоже было немало, около семисот часов, и это только теория. А существуют же и специфические тренировки: пресловутая центрифуга — она совсем не пресловутая, но почему-то все задают один и тот же вопрос: "А центрифуга была?" Так вот, с ней я уже познакомился в ИМБП, а уже более основательно — тренировки "грудь — спина" и "голова — таз" и режим выведения на орбиту — это уже было в центре подготовки.

— Когда я, окрылённый результатом ГМК, пришёл в центр, то мне сказали: "Ну, Владимир Александрович, а теперь всё сначала". Я как-то удивился, говорю: "А как?" Они говорят: "Ну, это у них, у нас всё другое". И всё действительно было по новой, и без медиков там не обходился ни один день. Там нет такого — "это артист, давайте снисходительно к нему относиться", такого нет, ты биомасса, ты человек, поэтому, если с тобой что-то происходит, несут ответственность специалисты.

— Опять ГМК, но уже ГМК центра подготовки, где тебе тоже выдавали резолюцию, что ты годен, и один день был экзамен по транспортному кораблю, по "Союзу", и один день — по станции самой. Там ты тянешь билет, где указаны нештатные ситуации, которые тебе могут ещё вводные давать. Допустим, случилось то-то, случилось то-то.

"Идём на гипертонический криз или немножко подождём?"

— Контракт у меня был подписан на 60 суток. Более того, у меня командир 27-й экспедиции Афанасьев, который, когда мы уже всё сдали, у меня так тихонечко спросил: "Володя, на сколько подписал?" Я говорю: "60". Он говорит: "Да нет, там так всё, это 180 будет".

— Я бы сказал, подготовка заняла чуть больше года. Я готовился по программе длительного полёта, а это большая разница с тем, что называется экспедицией посещения. Там совсем другие тренировки. Единственное, чего у меня не было, — выхода в открытый космос, это было только у Саши и у Серёжи (космонавты Александр Калери и Сергей Залетин. — Прим. Лайфа). У меня этого не было, поэтому с "Орланом" (это выходной скафандр) только сдавал экзамен, но есть полётный скафандр, ложемент.

— Не стоит думать, что достаточно продемонстрировать силу воли. Если кардиограмма, давление не соответствуют, твоя вестибулярка, если ты не крутишься на зачётке на кресле КУКа — минута в одну сторону, минута в другую, это прерывное, а это непрерывное, когда постоянно крутишься с определённой амплитудой. Раскачивает так, что я при первом знакомстве в ИМБП всего две минуты продержался, и мне сказали: "Так, идём на гипертонический криз или всё-таки немножко подождём?" А надо было крутиться 12 минут. И ещё успокаивают тебя и говорят: "Раньше, когда набирался первый отряд, ещё до полёта Юрия Алексеевича Гагарина, эти приказы, эти параметры были гораздо труднее и сложнее, а сейчас это очень большие послабления".

— Прежде всего ты должен был сдать зачёты педагогам центра без всяких послаблений, а потом приезжали специалисты из РКК "Энергия", из центра Хруничева, и ты сдавал им экзамен уже. И требовалось досконально знать конструкцию и компоновку, надо было сдать и по транспортному кораблю, и по всем семи сегментам, особенно по базовому блоку. Я даже по "Орлану" сдавал, хотя у меня выхода в открытый космос не было запланировано, но всё равно я должен был это знать.

— Морские тренировки по выживанию, которые были невероятно сложны, мне запомнились тем, что у нас были смешанные экипажи вместе с американскими астронавтами из NASA. И Дэвид, который был врачом (астронавт Дэвид Макдауэлл Браун. — Прим. Лайфа), и Лорел, которая была бортинженером (астронавт Лорел Блэр Сэлтон Кларк. — Прим. Лайфа), мы вместе были на этих морских тренировках. И потом, когда они осуществляли свой запуск на "Колумбии", они прислали мне приглашение в Хьюстон, прислали очень хорошие фотографии с пожеланиями. Потом случилась эта трагическая история, "Колумбия" взорвалась, и они погибли.

— Я в основном по системам СОЖ, системы обеспечения жизнедеятельности, и ещё — в этом нет ничего такого стеснительного — по системам ОСУ, это космический туалет. Он был мало того что неисправен, но я должен был как-то за ним следить, хотя там правило такое: ты всё сделал и заправляешь, готовишь для следующего, потому как мало ли, может быть, человек спешит. Равно как и ты приходишь, а там уже всё готово. Существует специфика пользования космическим туалетом, особенно стационарным, а не тем, который на транспортном корабле находится. Надо знать, а это для чего, а это для чего, и это при условии, что он исправен, а тот, который был на "Мире", был неисправен, и надо было как-то его сделать. Это знали заранее. Поэтому на это упор был.

— Надо сказать, что к тому времени станция "Мир", если говорить откровенно, была в аварийном состоянии, и по поводу атмосферного давления внутри станции, и по поводу энергоснабжения, потому что там были повреждены солнечные батареи, работали только буферные батареи. И, действительно, всё это подтвердилось, когда экипаж 28-й экспедиции там побывал и мне по возвращении на Землю рассказал, что это было достаточно, мягко говоря, нештатно. Для Александра Калери это был уже третий полёт длительный, и он-то как никто другой был знаком с особенностями космических путешествий, и он был крайне, крайне неприятно удивлён состоянием станции к тому времени.

— Там не было режиссёра, там не было оператора, ты сам себе режиссёр. Какие-то команды должны были поступать из ЦУПа от Юрия Викторовича Кары, а операторами должны были быть Саша Калери, Серёжа Залетин. Но тоже в свободное от работы время, потому что у них были свои дела.

— У нас были тренировки на гипоксию, потому что там было очень низкое давление, снимать там было нельзя, работали только буферные батареи, там ничего не видать, пока не восстановят гирадины и не подключат солнечные батареи.

— Снимать планировалось в основном монологи, почему я и летел один: по сценарию мой герой решает не возвращаться по своим этическим, моральным, нравственным принципам. И вот те самые потом переговоры с Землёй, с ЦУПом и прочее должны быть очень эмоциональны: он должен был не просто поставить перед фактом, ему надо было это объяснить своему экипажу, с которым он там оставался, он же вначале был не один на станции, и предполагалось, что вот эти самые люди, которые возвращаются на Землю, сменный экипаж, тоже не были к этому готовы. А потом и ЦУП понял, что это скандал. Он же потом в обращении к мировому сообществу сказал, что это его осознанный шаг, который должен на землян повлиять, он не видит для себя другого выхода, кроме как стать космическим монахом. Но ему нужно было, чтобы люди не приняли его за сумасшедшего, а чтобы они поняли, что в правительстве кто-то не понимает, а кто-то намеренно тщательно скрывает. На Земле люди в таких случаях или погибают в несчастных случаях, либо отправляются в жёлтые дома, где медики заколят тебя так, что ты уже сам перестанешь понимать, правда это или нет. Там (в космосе. — Прим. Лайфа) тебя никто уже не достанет. Поэтому он принимает такое решение.

— Наверное, в основном это была задача простая, потому что ты сначала с постоянным экипажем, который покидает, там легко было снять прилёт или отлёт, когда станцию покидает настоящий экипаж, а ты задраиваешь люк, и они отстыковываются. И в равной степени разговаривать с ЦУПом, они внизу, а ты там перед камерой. Этого было немало. Трудно судить, сколько бы получилось по экранному времени, но это уже вопросы к Юрию Викторовичу.

— Когда мой полёт отменили, я находился в центре Гагарина. Меня пригласил к себе в кабинет начальник центра генерал-полковник Климук, там были его замы, вся верхушка центра, и они поблагодарили меня после того, как выдали мне бумагу о невступлении контракта в силу из-за невыполнения контрактных обязательств одной из сторон. И Климук сказал: "Владимир Александрович, в советское время достаточно было политического решения, чтобы полетел наш человек". Вот так мне сказали.

— После этого я слетал на Байконур и провожал ребят, посмотрел старт ракеты с места, который, может, кто и видел, но очень мало кто. И я смотрел на ракету, метров сто до неё, и это было очень эмоционально. А после приземления я приехал в Чкаловский, встречал самолёт, и мы ехали в автобусе, я смотрел на Серёжу, для которого это был первый полёт, и я думал: "Ой… Смог бы я так?"

— За месяц до предполагаемого старта — он дважды переносился по поводу связанных со мной вещей, с финансовой, с экономической составляющей, что не от меня зависело, а от компании, которая с моей стороны занималась этим проектом — был отправлен грузовой корабль. Это обычная практика, он везёт туда воду, горючее для корректировки орбиты и мои личные вещи, потому что у нас было позволительно только 2,5 килограмма взять с собой, а всё остальное было на грузовике. Там было немало высококлассных камер с предыдущих экспедиций. Ребята говорят: "Ты себе не представляешь, сколько там классной, хорошей аппаратуры японской". Я говорю: "Я же так хотел на память привезти не какие-то личные вещи, а классную камеру". И всё это было благополучно состыковано, а потом благополучно сгорело в плотных слоях атмосферы, а то, что не сгорело, упало в воды Тихого океана. Благо мои часы там побывали, нам подарили часы, сделанные по заказу NASA, я на Байконуре Саше вручил их, и они там 74 дня полетали.

— Это огромный пласт моей жизни. Когда меня спрашивают: "Жалеете ли вы?" Я говорю: "Ни в коем разе!" Есть, конечно, эта досада, когда ты забираешься близко к Эвересту, но так и не побывал на вершине. У меня в космической энциклопедии есть своя страница, и там есть надпись, которая немаленьким таким шрифтом выделена: "Опыта космических полётов не имеет". Но ни в коей мере нет горечи о потраченном времени, потому что это огромный, в первую очередь личностный опыт и уже потом, наверное, профессиональный.

— Когда я впервые об этом узнал, я подумал, что, может быть, это экспедиция такая, скажем, короткая, как её небрежно называют, "взлёт — посадка", и там, может быть, не такая обширная программа подготовки. Но она в любом случае психофизические какие-то аспекты очень серьёзно затрагивает.

— Поэтому я не то что убеждён, я просто знаю, что если есть какие-то недопуски по здоровью, то врачи не будут нести ответственность. По здоровью, безусловно, ребята всё прошли. Даже если есть какой-то дискомфорт по поводу первых часов, а может быть, дней, когда у тебя жидкость к голове идёт и лица распухают или возникает тошнота, то тут очень сложно спорить с организмом. Может быть, и правильно, что небольшая экспедиция, чтобы снять при этом что-то. Ну, наверное, да, наверное, можно. Всё это покажет время. Тут важен сам факт, что это там.

— Когда ты смотришь какие-то удачные космические ленты, начиная с лент Стенли Кубрика, понятно, что это компьютерное. Но это настолько здорово сделано, что ты даже не задумываешься, а реально ли это там. То есть сегодняшнее визуальное техническое воплощение настолько совершенно, что, может быть, даже туда лететь и необязательно — разве что написать: "Сделано в космосе".

— Когда я смотрел пуск (старт экспедиции к МКС с участием режиссёра Клима Шипенко и актрисы Юлии Пересильд. — Прим. Лайфа), я подумал: "Неужели!" После стольких лет это всё-таки произошло. Прошло уже 20 с лишним лет. Если бы это произошло через год, я бы, наверное, был более оглушён, потому что как это: одни не смогли, а у них хватило и денег, и каких-то ресурсов. Но, надо сказать, всё-таки конец лихих 90-х был, и, наверное, тогда это было… ой… И у меня вот такие какие-то оправдания. Не в то время и не в том месте я... А сейчас и страна другая.

— И ещё мне нравится радоваться за других. При том что актёрская профессия соревновательная, я радуюсь, что у них это случилось. Через тернии к звёздам.