Провидцы технологического рабства

Внутренний скафандр для новой волны

За окном — середина шестидесятых годов XX века, и старое поколение писателей-фантастов, до того привычно воспевавших торжество науки и разума, лихорадит. Причина: новые авторы, племя младое и незнакомое, решили не идти по стопам мастодонтов жанра. Вместо этого они радикально переосмысляют всё то, что было до них.

В отличие от золотого века (1930—1950 годы), новая волна смотрит на научный прогресс не полными восторга глазами, а со скептически поднятой бровью. То, что у старших товарищей вызывало неподдельное восхищение, у молодых порождает страх и сомнение. Там, где раньше пели дифирамбы разуму, теперь спрашивают: а из чего он состоит и так ли ему всё подвластно? И что вообще делает нас людьми? Этот вопрос станет одним из главных для последователей.Персонажи в книгах новой волны не летят бесстрашно исследовать космос и не любуются идеально чистыми футуристическими городами. Они тихо стареют и умирают на Земле, где после ядерной войны человечество оказалось бесплодным. Или устраивают автокатастрофы для удовлетворения собственных эротических потребностей, попутно размышляя о природе сексуальности, культе знаменитостей, машин и насилия. Иногда они и вовсе не могут понять, наяву с ними что-то происходит, во сне, воспоминаниях или наркотическом бреду. Да и в подлинности собственной памяти у них тоже возникают обоснованные сомнения.  

Но на этом авторы новой волны не останавливаются. В произведениях старой школы им не нравится не только содержание — форму они тоже ставят под сомнение, уходя от стиля и приёмов своих предшественников. Заодно они не стесняются их во всеуслышанье критиковать.

В поисках новых источников вдохновения авторы обращаются к картинам сюрреалистов, психоанализу и музыке. Они устраивают изощрённые словесные игры и бесконечно экспериментируют. В качестве стилистических приёмов используются особенности вёрстки; изобретается собственный жаргон.

Представители новой волны оказались радикально другими — и именно эта их инаковость приводит к отторжению со стороны "старой гвардии". Но, как бы ни ворчали ветераны, вливание свежей крови помогает, а не вредит. Даже Айзек Азимов, надеявшийся, что "новая волна схлынет, пена после неё растворится, и мы снова увидим необъятный и устойчивый берег научной фантастики", не избежал её влияния.Особенно выделяется Филип Киндред Дик — даже для новой волны он чересчур смелый, слишком безумный и абсолютно ни на кого не похож. Именно эти качества делают его одним из главных визионеров современности, к творчеству которого постоянно обращаются не только литераторы, но и Голливуд. Дик заложил основы для нового направления в литературе, по сути, сам того не ведая. Просто в 1982 году по его книге "Мечтают ли андроиды об электроовцах?" Ридли Скотт снял фильм "Бегущий по лезвию". А зрителем на одном из сеансов оказался молодой Уильям Гибсон, работавший над своим первым романом "Нейромант"...

Странствующие рыцари цифрового пространства

Впервые слово "киберпанк" появляется в одноимённом рассказе Брюса Бетке для описания подростков-хулиганов с электронными имплантами в 1983 году. Год спустя критик Гарднер Дозуа употребит его в адрес "Нейроманта", и оно приживётся. Сами авторы примут слегка насмешливый термин и сделают его своим — как панк-рокеры за десять лет до них.Едва появившись, новый стиль сразу завоёвывает популярность — всё тот же "Нейромант" побил рекорд, в один год получив литературные премии "Хьюго", "Небьюла" и приз имени Филипа Киндреда Дика. На рынок потекли потоки фильмов, книг и игр, в которых герои рядятся в кожу с заклёпками и носят ирокезы, шастают по матрице и взламывают всё, что подворачивается под руку. Характерные декорации вскоре появляются в клипах модных тогда музыкантов — Билли Айдол, например, назвал так целый альбом, хоть и не самый лучший в своей дискографии.

Так из чего состоит киберпанк и почему он стал так популярен?

Мир вроде бы наш, но в то же время изменившийся до неузнаваемости. По нему железным сапогом прошлась катастрофа, зачастую вызванная самими людьми и уничтожившая последние шансы на гармоничное воссоединение с природой. Цветут пышным цветом преступность самого разного калибра, проституция и торговля какими угодно наркотиками — вплоть до чипов с чужими воспоминаниями и фантазиями, которые вживляются в мозг и позволяют ненадолго забыть о своём жалком существовании.Правительства не выдержали и под натиском мегакорпораций превратились в слабые, почти ничего не значащие объединения людей, и даже полиция стала частной. Открытой войны больше нет — вместо этого капиталисты делят мир тайно, нередко прибегая к помощи наёмных убийц, хакеров и промышленных шпионов. И, хотя мировая элита изо всех сил пытается держать лицо и казаться респектабельной, за блестяще-хромированной маской скрывается неприглядная правда — сильные мира сего погрязли в коррупции, разврате и грехе не меньше, а то и больше слабых.

Научный прогресс — протезы для всего, что только возможно, импланты с самыми разными функциями, компьютерные сети и искусственный интеллект — не принёс людям пользы и не уничтожил их, а только подчеркнул наше несовершенство. Фантасты золотого века мечтали о технологиях будущего с неподдельным восторгом. Авторы новой волны говорили о них с сомнением и беспокойством. Но в обоих случаях речь шла о чём-то далеком, что могло существовать только в буйном воображении писателя. Для "киберпанков" вмешательство прогресса в повседневную жизнь стало реальностью.

Они выросли в эпоху обедов-полуфабрикатов из микроволновок, эпоху первых домашних компьютеров, игровых автоматов и приставок. В университетах и на рабочих местах у них стояли всё те же компьютеры, объединённые в сети, где зарождалась хакерская культура. Стерлинг, Гибсон и Шайнер рассуждали о технологиях без придыхания и без страха — для них (как и для нас) это просто факт повседневной жизни. Они на собственной шкуре знали, что ни к какой радикальной перемене в нашем сознании прогресс на самом деле не приведёт.

Вместо того чтобы освободить миллионы страждущих от рабского труда, достижения науки в киберпанке помогают элите держать массы в подчинении. Разрыв между бедными и богатыми превращается в огромную пропасть. Импланты, пластическая хирургия и генная инженерия не помогают Homo sapiens не то что стать лучше — они не в состоянии вообще изменить людскую сущность. Пусть любой орган теперь можно вырастить в пробирке, а вместо живой конечности поставить протез, пусть другими стали мода и жаргон, а клонирование и искусственное оплодотворение заменили привычные способы размножения — люди в книгах Гибсона, Стерлинга и Рюкера остались такими же. Мы узнаём в них себя, и потому сочувствуем им.

Герой жанра тоже легко узнаваем — чтобы понять его, не нужно самому быть специалистом по путешествиям в Матрице. Он — усталый циник, который, возможно, и был когда-то частью этого мира, но оказался выброшен на его обочину. Он видел, на что способны окружающие, знает, что за внешним лоском правящих классов таится только жажда наживы, и сам, возможно, стал жертвой безжалостной расчётливости и собственной опрометчивости. Воспоминания о былом и рухнувших надеждах он глушит алкоголем или наркотиками, а в сюжет оказывается вовлечён не по собственному желанию, но по воле обстоятельств, не оставивших ему выбора. О персонажах Гибсона нередко говорят, что они похожи на детектива Филиппа Марлоу из книг Реймонда Чендлера. Сам Чендлер сравнивал Марлоу со странствующим рыцарем. И эта метафора верна и для героев Гибсона и Стерлинга, творивших десятилетия спустя — просто на смену дракону пришла циничная мегакорпорация, а вместо прекрасной принцессы спасать приходится назначенную боссами жертву. А то, что рыцарь сменил панцирь и шлем сперва на плащ с поднятым воротом и шляпу, а затем — на косуху с заклёпками и тёмные очки, уже не так уж и важно.

Киберпанк — попытка литературы оглянуться вокруг и понять, что будущее уже наступило, и что с ним делать — решительно непонятно. Это страхи поколения, которое уже не верит пропаганде холодной войны и рассказам об "оси зла", но ещё не понимает, кому и во что верить теперь. Это мысли тех, кто знает, что прыгает в неизвестность головой вперёд, — но уже не может остановиться. И наблюдать за этим прыжком невероятно увлекательно — особенно когда сам едва стоишь на краю бездонной пропасти.

Жизнь после перезагрузки

В своём первозданном виде киберпанк просуществует очень недолго — уже в начале девяностых появляются эссе и манифесты, провозглашающие его смерть. Причём автором одного такого текста становится Льюис Шайнер — один из "большой пятёрки" отцов — основателей жанра.

В "Признаниях экс-киберпанка" Шайнер с горечью жалуется на неизбежное: стиль утратил свою философскую составляющую и превратился в то, с чем боролся. Многочисленные подражатели скопировали броскую кожано-хромированную обёртку, но заворачивали в неё не циничный нуар, а привычные пострелушки в новом антураже. Особенно ушлые авторы, вроде создателей серии Shadowrun, к хакерам и киборгам добавили эльфов и орков, магию и шаманов — но на деле это всего лишь ещё один способ красиво убивать врагов. Размышлениям о природе реальности, ценности жизни и будущем тут уже не было места.

Но дело не только в неизбежной эрозии. С течением времени стало очевидно, что будущее не во всём совпадает у Стерлинга и Гибсона. Вместо войны, катастрофы и всеобщей японизации рухнул железный занавес. Компьютерам не удалось поработить людей (во всяком случае, пока). А после революций арабской весны (участники которой активно использовали Twitter), разоблачений WikiLeaks и Сноудена, оказалось, что Интернет в своих целях могут применять не только правительства и транснациональные компании, но и самые обычные люди. Завтрашний день, как поют в одном из хитов 1984 года, оказался не так уж и плох.Изменились и сами авторы: на смену "большой пятёрке" пришло новое поколение. Они ещё больше воспитаны на поп-культуре — комиксах, играх и телесериалах. "Мона Лиза Овердрайв" Гибсона в их библиотеке стояла рядом с "Основанием" Азимова, "Схизматрица" была для них не вызовом устоявшемуся канону научной фантастики, а просто ещё одной её гранью. На страницах своих книг молодые авторы отказываются приговаривать цивилизацию к медленной деградации. И не случайно типичный киберпанковский персонаж по кличке Бад с вмонтированной в голову пушкой, попав к Нилу Стивенсону в "Алмазный век", умирает на 37-й странице немалой по толщине книги.

На смену неустроенному маргиналу и циничному одиночке приходят новые герои. Возможно, они бы и рады повернуться к обществу спиной, но не могут. Кто-то, как Фейт из Mirror's Edge, защищает свою семью и друзей. А кого-то, как Спайдера Иерусалима в "Трансметрополитен", мучает совесть: сначала репортёру удаётся отправить в отставку малоприятного президента США, но замена главе государства оказывается ещё хуже, и Спайдер решает исправить то, что сам натворил, с помощью заглушающего шум аэрозоля и ножки от стула.

Человечество, несмотря на свою порочность, всё-таки оказывается достойным спасения.

Продолжение следует... в реальности

Пусть киберпанк в чистом виде в литературе просуществовал недолго — его идеи и эстетика оказали такое влияние на нашу культуру, что жанр нельзя сбрасывать со счетов. А вопросы, которые ставили перед собой авторы 30 с лишним лет назад, остаются невероятно актуальными в наше время. Ведь мы живём в мире, где капитализация Microsoft обгоняет весь рынок акций самого крупного по территории государства. В мире, где за нами ведётся наблюдение на работе и на улице, а всю информацию о нас скрупулёзно собирают самые разные приложения. В мире, где смартфон существует вроде бы и отдельно от нашего тела, но попробуй оставь его дома — и сразу почувствуешь себя как без рук.

Будущее уже здесь. Пора научиться в нём жить.