Прощай, моя куколка

Новость о том, что Барби может исчезнуть из продажи, в общем-то не сильно шокирует. Всё-таки эта миниатюрная блондинка всегда вызывала слишком много споров. Однако на фоне других новостей о российских запретительных инициативах она кажется чем-то симптоматичным.

Барби — это фантазия. Мечта. Идеал. По физическим параметрам она была далека от реальных женщин, за что её часто ругали. В ответ компания-производитель выпустила серию кукол с разными типами фигур, нарушив собственный стандарт, практически не менявшийся с 1959 года.

Критики Барби не унимались — и вот на смену стюардессам и моделям пришли Барби — IT-специалист, Барби — палеонтолог и Барби — кандидат в президенты.

И вот опять новости о неугодности Барби. Чем же она не угодила нам? Оказывается, отсутствием религиозной идентичности.

Российские производители предлагают проводить психолого-педагогические экспертизы игрушек и учитывать религиозный аспект ради нравственно-эмоционального благополучия детей. Некоторые уже предлагают изменить Барби, приблизить её к облику "нормального человека", то есть "надеть на неё нормальную юбку, платочек, переодеть в народный костюм".

Так и вижу каждое утро россиянок в платочках, одетых в народный костюм, бегущих на работу. И скоро вслед за Барби нас и самих отправят на экспертизу.

Зачем? Как зачем? Всё за тем же. Во имя нравственно-эмоционального благополучия детей. В конце концов, какой пример мы им можем подавать, если сами, как та светловолосая кукла, носим "ненормальные" юбки и показываемся на людях без "платочка"? Вот-вот.

Так что запасаемся платочками, дорогие. Как любят писать в диктаторском тоне модные журналы: "в этом сезоне необходимо приобрести…". И приобрести "народный костюм" нам действительно придётся, чтобы просто стать "нормальными".

В моём детстве Барби было целых семь, поэтому я с полным правом могу выступать от лица пострадавшего. Семь разных кукол: Говорящая (она сразу сломалась и потом говорила исключительно в моей голове), Русалка (рыжеволосая, хвост в переливах), та-самая-Барби (эталон из рекламных роликов), Наездница (всегда на коне) и другие.

После седьмой я вдруг задумалась, что им, наверное, чего-то не хватает. И внезапно попросила Кена. Собственно, Кен (мужская версия Барби) — это и есть моя травма. Из-за загорелого торса выглядел он чуждо, а его глуповатая улыбка вызывала во мне лишь презрение. Ещё у него постоянно отваливалась голова, и даже папа с волшебным клеем мне не помог.

Я не знала, как включить этого пластикового "всадника без головы" в свою игру: моим девочкам и без него жилось неплохо. Кен годился только в качестве яблока раздора ("отдай, русалка, он мой-земной!") или как объект бесконечной жалости ("опять у него мигрень, бедняжка").

Не придумав ни одной интересной истории с Кеном, я это мужское недоразумение отбросила в сторону. А за ним — и все семь кукол, когда я немного подросла и вымолила со слезами синтезатор. Кукла-мечта больше не интересовала меня, так как появилась мечта собственная.

Иногда я мысленно беру эту пластиковую голову в руки (как Гамлет бедного Йорика), а из бездны детства смотрят на меня ничего не выражающие пустые глаза. Что хотят они сказать?..

Что не для всех может быть придумана достойная история? Что, если ты без башки, общество тебя не примет? Что, если ты другой, ты никому не нужен? Не знаю, но пусть моя травма останется со мной.

Вот что я знаю наверняка: нет ничего более травмирующего, чем попытаться отнять мечту (неважно какую) у ребёнка, чем возвратить его в реальность, сделать прививку "нормальностью". Хотя с другой стороны, если Барби запретят, дети быстрее нас всё поймут и обязательно восстанут — против дурацких экспертиз и абсурдных запретов.

И это будет уже совсем иная история.