Самая красивая

До деревни Кимжи, что возле Белого моря, добраться непросто — это почти 400 километров от Архангельска по заснеженной, местами совсем занесённой дороге, по обе стороны которой глухой лес. При этом зима — самое благодатное время для такого путешествия. Весной и осенью "поморское село" для чужаков закрыто из-за распутья — талая вода и дожди размывают дороги, деревня оказывается отрезанной от остального мира.

Местные говорят, что Кимжа и без распутья круглый год как бы на отшибе. Потому, наверное, и сохранила свою первозданную красоту. При въезде даже кажется, что это заповедник, музей под открытым небом. Вокруг покосившиеся массивные избы в два этажа из потемневшего, серого от старости дерева, каждой больше 150 лет. В центре деревянная церковь, а от неё как лучики в разные стороны расходятся ветряные мельницы и огромные кресты.

Как и положено, деревня стоит на реке Кимже. Для местных это и основная дорога в распутье, и единственный источник пресной воды. Говорят, вкусная необыкновенно.

Коня на скаку остановит

Ощущение что забрёл в вымершую северную деревню, исчезает, когда слышишь конский топот и звонкий, но немного грубоватый голос: "Ходь домой, ходь домой!"

Это староста деревни Ирина Евгеньевна. С виду и не поймёшь, как у Гоголя, то ли баба, то ли мужик. Округлое лицо, мужское телосложение, волосы спрятаны под чёрную шапку с подворотом. В зубах сигарета, и только улыбка выдаёт в ней женщину. Чужаков замечает сразу, подъезжает поближе на своих крёслах (это почти то же самое, что сани), запряжённых в лошадь, здоровается и засыпает вопросами: к кому, зачем, откуда.

Причём понять её нам, столичным жителям, сложно. Говорят в Кимже по-старинке: окают, почти к каждому слову добавляют "то", а конец предложения растягивают, как бы напевая грустную песню. Да ещё то и дело добавляют "поморские" словечки — без словаря и не поймёшь, о чём речь.

— Погода-то посмотрите кака-а-а-а! Вьюга кака на улице! Не вовремя вы к нам в гости заехали-то! Давайте садитесь, греться повезу.

С лошадью Ирина управляется ловко. Что-то нашёптывает себе под нос, иногда присвистывает.

— Отец конюх, дядя тоже. Без лошадей я и не живала!

Ирина в Кимжу приехала из соседнего села за мужем, да так и осталась следить за порядком. На сходе выбрали её старостой — и теперь для местных она и администрация, и медпункт, и полиция в одном лице. 

Тем временем мы подъехали к избе старосты. Изба здесь стоит с конца XIX века, причём без ремонта и реставрации. Хозяева не тронули её ни сайдингом, ни пластиковыми окнами.

В доме Ирина первым делом подбегает к печи — настоящей, русской. Такая речь здесь в каждой избе. Кочергой роется среди угольков и замечает: староста — это так, хобби, а работает она в деревне истопником — топит печи в местном доме культуры и школе.

А ещё, смеется Ирина, есть третья работа — семья и хозяйство.

— С утра до вечера как день происходит… как у любой женщины. Утром встала, сготовила завтрак. Истопила печку, а ещё нужны дрова, вода, сено для лошади. Муж рано встаёт, уезжает в лес или на рыбалку, потому ещё раньше встаю. Потом сготовить обед надо, минимум из трёх блюд, хлеб испечь, да к чаю. Тяжело, думаете? Не, нам, деревенским, это легко даётся, в удовольствие!

Всё это Ирина говорит, улыбаясь, то и дело поправляя дровишки в печи и одновременно накрывая на стол. Наблюдая за естественностью и лёгкостью движений старосты, понимаешь: вот она, деревенская жизнь — настоящая, не испорченная цивилизацией. И почему говорят, что деревня в России умерла?

Михал Василич 

В соседнем от Ирины доме живёт самый старый житель Кимжи — ему 90 лет. Он почти полный тёзка Ломоносова — зовут Михаил Васильевич.

Встречает он нас в сенях и уже не удивляется телекамере. В эту избу жители Кимжи отправляют всех журналистов, как к местной достопримечательности. Старик покорно садится на диван, застланный ковром, тяжело вздыхает и начинает без наводящих вопросов вспоминать, "как было раньше".

— Самой красивой Кимжу признали, да? Это потому, что она музеем стала, для туристов. Это при моей молодости она жила полной жизнью, а сейчас она умирает, вместе со мной. А раньше, в 50-е, совхоз был, он всё держал. 

Раньше Кимжа и правда жила совхозом — там работа была для каждого. А теперь мужики в деревне промышляют в основном охотой, рыбалкой, да и бутылкой от безделья. Своего производства нет, на всю деревню одна корова. Потому и разъезжаются все по соседним городам и сёлам в поисках заработка. Остаются только пенсионеры.

То ли от нахлынувших воспоминаний, то ли от боли за деревню щёки старика стали мокрыми от слёз. Затем он снова забывается и начинает говорить с жаром, помолодев лет на двадцать.

— Когда молодые были, у всех работа была, у всех своё хозяйство, своё дело. И как бы мы ни уставали, каждый день в клубе и каждый день на танцах. Если не было гармониста, то был балалаечник. И танцы у нас разные были. Самые главные — кадриль, фокстрот, танго, вальс... Все эти танцы танцевали. 99 девок было тогда на всю деревню. Хорошо, весело было, а сейчас...

На слове "сейчас" старик останавливается, запинается, как будто выходит из забытья.

— А сейчас всё разваливается, работы нет, молодёжь разъезжается, производства нет. Вот нас, стариков, скоро не станет — и деревни не станет, так и останется музеем…

На все руки мастера

Население в Кимже и правда в основном составляют старики. Всего где-то 80 домов. 

Причём половина на зиму остаётся пустовать — семьи уезжают в город на заработок, а возвращаются только летом, и то не все.

Молодёжи на улице не встретишь. Но школа открыта. С виду это обычная изба. Внутри один класс: три парты, коричневая доска с мелом, а на учительском столе колокольчик — звонок в деревенской школе.

Здесь уже 27 лет работает одна-единственная учительница, Ирина Николаевна. И в этом году у неё трое учениц-первоклассниц. С ними она проходит всю программу, даже физкультуру — ставит девочек на лыжи.

А после уроков, чтобы не бездельничали, сажает за ткацкие станки. Здесь под них отведена целая комната. Вот сейчас например, семилетние девочки ткут половички из лоскутков — мамам и бабушкам к 8 марта. Получается красиво, есть только одна трудность — ученицам не хватает роста, ноги еле дотягиваются до педалей станков, сделанных ещё в прошлом веке.

Возможно, эти девочки — последние, кого учит Ирина Николаевна. Через три года они уедут в другую школу-интернат, а потом в колледж или в институт в Архангельск. И, скорее всего, обратно в деревню не вернутся.

Уныние и боль за деревню здесь испытывает почти каждый коренной житель. Говорят, стояла Кимжа твёрдо с XVI века, войну пережила и непогоду, а сейчас не живёт, а доживает.

Немного воодушевила здешних новость о том, что Кимжу признали одной из самых красивых деревень России. Прошла церемония инаугурации, а на въезде поставили знак, чтобы турист не проехал мимо.

Туристу местные и правда рады — хоть какой-то заработок. Одни готовят гостевые дома, другие купили лошадку и сани, чтобы катать горожан, третьи сделали в избе что-то вроде кафе для приезжих. И кажется, будто жизнь в деревне снова закипела.